Институту уполномоченного по правам человека в Прикамье уже 18 лет. О том, с какими трудностями приходится сталкиваться, защищая жителей, и какие изменения нужны региону, интервью «АиФ-Прикамье» с омбудсменом Пермского края Павлом Миковым.

09 апреля 2019


09.04.2019 
Ольга Семёнова

"Аргументы и факты". Жить не эмоциями, а разумом. Павел Миков о сиротах, колониях и стереотипах

 

Институту уполномоченного по правам человека в Прикамье уже 18 лет. О том, с какими трудностями приходится сталкиваться, защищая жителей, и какие изменения нужны региону, интервью «АиФ-Прикамье» с омбудсменом Пермского края Павлом Миковым.

Об открытости и предвзятости

Ольга Семёнова, «АиФ-Прикамье»: Недавно вы были около одной из молочных кухонь Перми и раскритиковали их обустройство. Часто вот так обращаете внимание на недоточёты, если проходите мимо?

Павел Миков: В основном работаю по плановым вызовам и обращением жителей. Конечно, реагирую на какие-то ситуации и по собственным ощущениям.

Тут случилось, что я был на круглом столе в благотворительном фонде «Территория семьи». Молочная кухня оказалась в соседнем подъезде. Когда проходил мимо, обратил внимание. Молодые родители с колясками с трудом попадают внутрь. Там нет навеса, где можно оставить коляску, внутри очень тесно. Родители ради пакета молока должны преодолевать столько препятствий.

Но меня поразило не только это. Я предполагал, что сегодня молочные кухни работают так же, как в советское время. Рассчитывал, что продукты для детей готовят специально. Всё оказалось гораздо прозаичнее: обычные молоко, кефир и творог закупают в торговых сетях и просто выдают родителям в пунктах. Сразу возник вопрос: не проще ли облегчить жизнь родителям? К примеру, выдать им социальную карту, чтобы они не ходили со всего района до «молочки», а в ближайшем к дому магазине или детской поликлинике брали ту продукцию, которая им нужна. Будет дешевле в тех же поликлиниках оборудовать окно выдачи и закупить холодильники для хранения продуктов, чем содержать имеющиеся неудобные пункты. Уже предложил краевому Минздраву подумать об организации выдачи молочных продуктов.

 

– Вы неоднократно строго высказывались в адрес властей по разным вопросам. Как после вашей критики строится взаимодействие с госорганами? И насколько вообще свободно получается выполнять работу?

– Да, может быть, моим коллегами бывает неприятно, когда я озвучиваю какие-то проблемы. Но ведь задача государства – жить не эмоциями, а разумом и принимать решения, которые идут на пользу человеку, решают проблемы жителей. В этом смысле у нас достаточно конструктивные отношения с органами власти. Несмотря на порой острые эмоциональные реакции, отношения остаются деловыми. Мои коллеги из министерств и ведомств понимают ситуацию и стараются исправлять проблемы.

Наш регион – один из первых, где появился институт уполномоченного по правам человека (в 2021 г. ему исполнится 20 лет). Несмотря на меняющихся за годы людей в исполнительной и законодательной власти, все понимают роль уполномоченного в системе госорганов.

Кстати, порой говорят: уполномоченный ведь тоже государственный служащий, он не может существовать независимо от государства и давать оценку действиям властей. Но на самом деле это не так. Мы действуем на основании отдельного закона. У уполномоченных в Пермском крае есть гарантии независимости. Мы не подотчётны госорганам, работаем по принципам открытости и гласности.

– Порой складывается ощущение, что НКО сегодня выполняют функции, которые должны выполнять власти. Это так?

– В те моменты, когда по действующим нормам, приказам и инструкциям невозможно решить проблему и подходить к её решению нужно индивидуально, на помощь власти приходит некоммерческий сектор, гражданское общество. И это нормально. В Прикамье оно действует активно и результативно.

Но я не считаю, что государство перекладывает на НКО какие-то функции. На самом деле в России пока, к сожалению, НКО ещё не играет должной роли в государстве. Да, на фоне страны опыт, который есть у нас в крае, кажется передовым. Но на международном уровне он выглядит скромно, даже находится в зачаточном состоянии. «Огосударствление» на соцуслуги у нас в стране пока сохраняется.

Ощущение от того, что НКО оказывают много помощи и соцуслуг, складывается в общественном сознании, потому что они более активно ведут себя в информационном пространстве. Не ожидая финансирования от государства для воплощения в жизнь тех или иных проектов они обращаются к обществу. К примеру, через социальные сети проводят сбор средств, вещей, призывают волонтёров помочь нуждающимся сделать ремонт и т.д. Из-за этого складывается ощущение, что государство переложило какие-то свои функции на плечи НКО. Но ничего подобного. Если бы госучреждения и структуры, которые помогают людям, были бы так же активны в информационном пространстве, рассказывали бы о жизни тех, кому помогли, ситуация выглядела бы иначе.

– Что им мешает это делать?

– Закрытость. Это особенность государственных структур. Провозглашаемая открытость тех же учреждений соцсферы на самом деле пока остаётся только декларацией. Из-за этого и складывается ощущение бездействия власти, а также порождаются и множатся неактуальные стереотипы.

Сам периодически сталкиваюсь с тем, что слышу о каких-то уже несуществующих фактах. Люди продолжают мыслить стереотипами прошлого, транслируют их на сегодняшнюю ситуацию. К примеру, о жизни в социальных госучреждениях. Недавно обратившаяся ко мне женщина заявила, что в наших детских домах плохие условия. При этом оказалось, что она бывала в таких учреждениях уже около 15 лет назад. А ведь с тех пор многое изменилось.

– Что именно?

– Сейчас в крае девять учреждений для детей-сирот. Все они ещё в 2014 году были реконструированы –  с тех пор проживание там строится по квартирно-семейному типу.

В группа-семье, которая живёт в отдельном блоке, есть все функциональные помещения, как и в любой квартире. В том числе – кухни, где воспитанники могут самостоятельно готовить. Ребята живут по 1-2 человека в комнате, а не массово. Есть свой душ, туалетные комнаты, стиральные машины, холодильник, микроволновка… Всё оборудовано так, чтобы жизнь ребёнка проходила как в обычной семье. Надо уходить из стереотипов о том, что ребята там живут на всём готовом. Они сами стирают, готовят… Всё сделано для того, чтобы социализировать ребёнка, чтобы он жил в нормальной среде. И это даёт свой эффект. По выпускникам последних 2-3 лет мы видим, что они ничем не отличаются от других ребят, а зачастую они даже лучше приспособлены к жизни, если речь идёт о проживании в студенческих общежитиях во время учёбы. Они лучше организованы, у них чистота в комнатах. Тем более, сейчас каждый руководитель должен сопровождать воспитанников до 23 лет.

Сменилось даже само название: раньше у нас были школы-интернаты и детские дома, а теперь это центры помощи детям.

– Есть мнение, что воспитанники детских домов склонны к асоциальному образу жизни, у них больше шансов стать преступниками. Это так?

– Это тоже миф. Я десять лет был уполномоченным по правам, и мне зачастую приходилось спорить с правоохранительными органами по поводу этого стереотипа. Нет даже объективных цифр, такой статистики не ведётся. По социальному статусу ребёнка не определяют – совершит он преступление или нет. Это просто удобная позиция, ведь с конкретным социальным учреждением работать проще, чем с проблемными детьми в семьях.

Если бы госучреждения и структуры, которые помогают людям, были бы так же активны в информационном пространстве, рассказывали бы о жизни тех, кому помогли, ситуация выглядела бы иначе.

Давайте посмотрим правде в глаза. Ежегодно около 1000 детей объявляют в розыск – они уходят из дома. Сегодня у нас в госучреждениях живёт 340 ребят. При этом из этой тысячи, которые сбегают, только около 20 – сироты, живущие в детдомах. И это одни и те же дети, так называемые «бегунки». В основном это подростки, которые привыкли жить на улице самостоятельно, им сложно адаптироваться к распорядку в детдомах, куда они попали поздно. У них другой жизненный опыт, их сложно переубедить.

Теперь возьмём воспитательные колонии. Там из 120 детей только трое – сироты. К сожалению, не только в общественном сознании, но и в госорганах у нас привыкли к давно неактуальным социальным штампам. И продолжают их воспроизводить. Но надо давать оценку ситуации исходя из реалий.

Права за решёткой

– Важная тема сегодня – паллиативная помощь жителям. Во время обсуждения поправок к закону вы обратили внимание на ситуацию по тяжелобольным в системе ГУФИСН. Чего в итоге удалось добиться?

– Изменения, касающиеся оказанию паллиативной помощи, внесли в федеральный закон только в феврале-марте. Эта система только начинает создаваться в стране.

Но в Пермском крае она действует давно. За исключением ГУФСИН. Мы эту проблему пока только подняли и поставили перед МСЧ №59, которая обеспечивает медпомощь заключённым.

Потребность есть. К примеру, в одной из колоний есть осуждённый с неизлечимым заболеванием и инвалидностью. Он содержится в камере с другим заключённым. Ухаживать за ним (а он не встаёт, ходит под себя и т.д.) его сокамерник не может, так как больному нужна специализированная медицинская помощь. Медработник в исправительном учреждении не может постоянно находиться в этой камере и ухаживать за больным заключённым, который доживает на этом свете. Его можно было бы госпитализировать и направить в краевую больницу в Соликамске. Но там нет ни специальных паллиативных палат, ни условий, ни лицензии на оказание паллиативной помощи и т.д. После принятия поправок в закон мы активизировали работу с ГУФСИН и МСЧ №59, чтобы они исправили ситуацию. Тогда заключённых, которые по состоянию здоровья нуждаются в такой помощи, госпитализировали бы в больницу, где они получали бы необходимый уход.

– А насколько открыта система ГУФСИН в Пермском крае?

– Она не может быть открыта изначально. Но для уполномоченного по правам человека для посещения колоний в Прикамье нет ограничений.

У меня есть возможность выезжать в колонии незамедлительно, особенно если какая-то острая ситуация. К примеру, если заключённый объявляет голодовку или осуждённые устраивают массовую протестную акцию. На такие ситуации реагируем очень чутко. Всегда выезжаем с прокуратурой в колонии для проверки информации. При этом о своих визитах я не всегда предупреждаю администрацию колонии. По закону омбудсмен имеет право беспрепятственно, без предупреждения посещать любые учреждения и организации в Пермском крае.

 – В конце прошлого года в СМИ всплыли истории о пытках в российских колониях. Речь шла о ИК в разных регионах. Какова ситуация в Прикамье?

– У нас в колониях спокойная обстановка. Таких вещей, какие были в других колониях – пыток и издевательств – нет. Да, периодически приходят жалобы от заключённых, что к ним применялись незаконные меры физического воздействия. Но при проверках жалобы не подтвердились. Сегодня система меняется. Сотрудник колонии не может зайти на территорию без видеорегистратора.

 

– Но ведь на тех, кто мучил заключённых в Ярославской колонии, были видеорегистраторы, это не помогло.

– Это уже вопрос качества внутреннего контроля. Чтобы понять, что происходит днём и ночью, начальник колонии должен начинать рабочий день с просмотров записей камер и видеорегистраторов. Все его сотрудники должны понимать, что есть система контроля. Тогда они не будут позволять себе незаконных действий. А если их никто не проверяет, тогда, несмотря на наличие камер, они могут творить ужасы. Я считаю, что именно это и привело к тому, что случилось в Ярославской колонии. Надзиратели не чувствовали, что их поведение контролирует начальство.

О букве и духе закона

– В прошлом году была целая череда скандалов вокруг частных интернатов для престарелых и инвалидов. Почему нельзя решить проблему раз и навсегда?

– В России эта сфера, к сожалению, не урегулирована. Сегодня, исходя из законодательства, любое физическое лицо может начать оказывать людям эти услуги вне зависимости от того, есть у него возможности или нет. Даже без регистрации юрлица и ИП.

Минсоцразвития наделено полномочиями по надзору и контролю в этой сфере, но они могут приехать в негосударственный приют только по жалобе, поступившей от клиента или родственника, от соседей. Если такой информации не поступает, сделать ничего нельзя. Для представителей частного бизнеса у нас действуют так называемые «каникулы»: ни одна контролирующая инстанция безосновательно не имеет право посещать и проверять приюты.

Из-за этих пробелов в законе часто получается, что когда в госорганы поступает информация, уже слишком поздно: там уже кто-то умер. Или бывает так, что из таких учреждений людей в критическом состоянии приходится экстренно вывозить в больницы и учреждения соцзащиты.

Понятно, что в такие недобросовестные приюты пожилых и инвалидов сдают такие же недобросовестные родственники. Как показывают расследования, они привозят их, перечисляют деньги раз в месяц, и даже не приезжают навещать, не интересуются состоянием стариков. Избавились от престарелого родственника – и живут себе спокойно.

Конечно, в Прикамье не все частные приюты работают недобросовестно. Половина из 20 имеющихся в крае учреждений сотрудничают с Минсоцем. Они открыты для ведомственного контроля, стараются придерживаться установленных стандартов для интернатов,  не препятствуют проверкам, не скрывают клиентов, регулярно бывают на методических семинарах и совещаниях министерства. Но это исключительно социальная ответственность руководства этих приютов, добровольное желание.

Остальные не идут на контакт с органами власти, ссылаясь на законодательство и частную собственность.

В прошлом году мы встречались с предпринимателями, которые организуют частные приюты. Я сказал им об ответственности, предложил помощь при сложностях во взаимодействии с властью. Мы готовы помогать, но при условии, что они будут вести добросовестную деятельность. Я прямо сказал им, что если они не готовы работать в открытую, весь арсенал надзорно-контрольной госмашины будет направлен против них, потому что за жизнь и здоровье каждого человека в Прикамье отвечает государство. Те, кто услышали, начали сотрудничать с госорганами. С остальными мы будем бороться непростыми, но законными способами.

Нужно следовать не только букве закона, но ещё и оценивать дух закона. Если вы исполняете преступный приказ, который противоречит правам человека и ценностям человечности, вы преступник и несёте ответственность за это.

В прошлом году я также направил спецдоклад с предложениями по поводу внесения изменений в федеральный закон о соцобслуживании населения. Но изменение законодательства – очень долгий процесс.

– До того, как стать уполномоченным по правам человеком, вы много лет были детским омбудсменом. Что изменилось в плане работы?

– Круг вопросов, объём полномочий и ответственности сейчас гораздо больше. Многие считают, что уполномоченный по правам человека занимается только вопросами взрослых людей. Ничего подобного! Если в мой адрес поступает вопрос по ребёнку, мы не пересылаем обращение детскому омбудсмену, а работаем с ним. Права ребёнка – точно такие же права человека. Их ещё называют «права третьего поколения» – это права так называемых уязвимых групп – детей, женщин, меньшинств и т.д.

Нужно помнить: права человека принадлежат каждому при рождении и не заканчиваются даже после его ухода из жизни, ведь он имеет право и на достойное погребение в соответствии со своими культурными, национальными, религиозными традициями и обычаями.

– Вы много читаете и в своих докладах часто приводите цитаты из произведений. Что можете назвать из последнего прочитанного?

– Постоянно перечитываю Михаила Булгакова – это один из моих любимых писателей – и каждый раз нахожу в его произведениях для себя что-то новое.

Но последняя прочитанная книга – «Беседы с палачом» польского автора Казимежа Мочарски. Это документальная проза про два года нахождения в одной камере с бывшим лидером нацистской Германии. Там интересно прослеживается эволюция фашизма и того, как в результате менялся человек. Пожизненно осуждённый нацист так и не осознал, почему он оказался в камере. Он считал, что просто строго выполнял приказы и инструкции, которые он получал от эсэсовцев, следовал (в его понимании) их жёсткой букве. Это как раз иллюстрирует то, что происходило на Нюрнбергском процессе, когда многие пытались оправдать свои поступки тем, что они простые солдаты и не принимали решений, а исполняли приказ фюрера. Но суть как раз в том, что преступный приказ не подлежит исполнению. И если вы исполняете его, то вы являетесь преступником. Вот единый смысл Нюрнбергского процесса. Сейчас этот принцип лежит в основе концепции и системе прав человека: нужно следовать не только букве закона, но ещё и оценивать дух закона. Если вы исполняете преступный приказ, который противоречит правам человека и ценностям человечности, вы преступник и несёте ответственность за это.

ДОСЬЕ
Павел Миков. Родился в г. Губаха в 1976 году. Воспитывался в Суксунском санаторном детском доме. Окончил исторический факультет ПГПУ с отличием. Работал учителем в школе, после – преподавателем в педуниверситете. С 2017 г. – уполномоченный по правам человека в Пермском крае. В 2013 г. награждён благодарностью Президента РФ «За большой вклад в дело защиты детей и активное содействие реализации государственной социальной политики».